Как я вчера могла пропустить, пусть хоть и слабый, приступ мигрени? А ведь попахивать вокруг меня начало еще с утра. Добраться до дома. Начать стаскивать с себя одежду еще на пороге. Коридор, часть комнаты, диван. Окно шире, штору плотнее. Не трогай меня, мама, не трогай. Ты - не Вова. Ты не поможешь. Это он знал, что я становлюсь дурной, орущей, беспомощной. Он знал, как уложить, полотенце холодное, кота вон из комнаты. Не надо меня трогать. Часа через три просыпаюсь в панике - бежать с дивана, бежать из дома, бежать из этого вонючего облака. Но некуда бежать. Обратно на диван. В одеяла. Иллюзия безопасности.
Мама, говорю я, давай сделаем вот так?! Молчит. А где деньги, спрашивает. Тогда молчу я. Потому что это не Вовино "Что-нибудь придумаем". Потому что придумывать придется самой. А мне так нужен совет. Мне так нужно разложить все по полочками и решить, в какую из петель засунуть голову. Ты, говорит он мне, пиши. Я же тебе отвечаю. Нет, говорю, я навязываюсь, а тебе приходится отвечать. А это единственное мнение, к которому я прислушивалась.
Первые выходные, в которых нет никаких планов. А раньше я так любила выходные. Теперь они мне не нужны. Слоняюсь из угла в угол. Беру в руки тряпку, гантели, кота и зависаю. Все не правильно. Все не так.
Достала из коробки Няшу. Я думала над тем, чтобы ее продать. "Продавай!" - яро говорит мне Смиронова - "Я это не понимаю. Зачем она тебе? Продай!". Вот оно. Начинается. То, чего я боюсь. "А кто тебя понимать будет?" - спрашивает Нина. Никто. Но Няша не виновата. Так вообще все, что меня окружает, можно продать. И бежать отсюда, сверкая пятками.
Вот они, слезы. Теперь их есть у меня. Только дома нельзя. Дома мама. На людях тоже нельзя. Где никто не видит - тоже нельзя. Грызи пальцы, запивай водой, дыши чаще. Нельзя. Давись. Потому что.
И приходит еще больше понимание. Смирнова права. Это называется именно вот так. И это самое понимание удивляет еще больше. Потому что никогда бы и в голову не пришло ставить это понятие рядом с тобой. И тогда приходит злость. И тогда хочется снова брать телефон в руки и орать. Ну, поору. Ну, выскажусь. И что дальше? Ничего не изменится.
"Не понимаю, как так можно от него зависеть?" - спрашивает Смирнова. А нам никого не надо было все эти годы. Ни друзей, ни родителей, ни детей, ни котиков. У нас были мы. "Встретились два одиночества, развели у дороги костер" - это мама про нас всегда говорила. Теперь маме нужно сделать из него самого виноватого. А я огрызаюсь, но до конца всего не рассказываю. Мне стыдно признатся, что я накосячила не меньше.
Я со всем справлюсь. Со страхом. С проблемами. С непониманием. Вот только как справится с одиночеством я не знаю.